vere vita
Ник Туманов
Все правила по жизни зная твёрдо, хоть мама просит: «Милка, не спеши!», ты смотришь на неё светло и гордо, вдыхая терпкий запах анаши. Скрывая кто они, твои кумиры, ты всё же не желаешь понимать, что Бэлла из семнадцатой квартиры не леди Блонд, а уличная блядь. Она, конечно, баба неплохая, но столько прожила чужих забот, что к вечеру колени опухают, и от диет вступает боль в живот, и прыщ неистребим за правым ухом. К тому же Бэлла только псевдоним, зловредные подъездные старухи, к ней обращаясь, говорят ей: "Нин".
А впрочем, для тебя иное важно, ты знать не зная, чувствуешь нутром – твой принц не на кораблике бумажном примчит. Ты будешь где-то во втором десятке, им обласканных ассолек. Но ты себе твердишь: «не в этом суть!» Тебе его любить до смерти, что ли? Да нет. Помог бы только выйти в путь. И ты идёшь как рыба в жадный город, раскинувший проспектов невода. И хоть закат втечёт в тебя не скоро, а мудрость, так и вовсе никогда, ты чувствуешь себя почти старухой. Глаза оправив в модные очки, сиротство ощутив своё по духу, заглядываешь в окна, как в зрачки. И, разбивая время на мгновенья, ты любишь опустевшие дома, сходя по гулким клавишам ступеней, как сходят одинокие с ума.
У бара, где тусуются нимфетки, кокетливо отставив локоток, ты просишь прикурить у малолетки, прикинутой по моде на восток. И, выпив пару чашек капуччино, на большее, увы, финансов нет, ты с первым же попавшимся мужчиной садишься в голубой кабриолет. И пусть в тебе он не увидел даму, а лишь игрушку на часок-другой, ты всё-таки мечтаешь выйти замуж. И тело выгибается дугой от нежности, проснувшейся в мужчине, что, в общем-то, несвойственно ему. И в этой непонятной чертовщине он телу доверяет. Не уму. Ему сегодня было одиноко. Жена в Париже. Дети в шапито. А ты уже исходишь сладким соком на коже заграничного авто.
Чуть позже, взяв положенные двести и, клюнув мужика, как птичка, в лоб, подумаешь о нём из женской мести, что он дерьмо дешёвое и жлоб, за то, что не подвёз тебя обратно. Теперь вот, мотыляйся на такси. А в нём жара. И сам таксист отвратный. С таким, да в койку? Боже упаси! Вот разве что за триста, даже больше… Да нет, ему и сотни не собрать. В пути он будет врать, как ездил в Польшу. Чужому, отчего бы не соврать? У бара выйдя, кинешь на торпеду, запрошенных таксистом пятьдесят. Ты вовремя приехала, к обеду, с готовностью одной сожрать гуся. Но съела только маленький салатик, две чашки кофе, сырный бутерброд, и тихо прошептала: «Милка, хватит!»
Пятнадцать Милке. Дома младший братик. У мамы рак. Она вот-вот умрёт.
